Для участия в торжественных мероприятиях, приуроченных ко Дню мецената и благотворителя, в апреле в Санкт–Петербург из Инсбрука прилетели основатели и руководители ведущей в мире компании-производителя слуховых имплантов MED-EL – Эрвин и Ингеборг Хохмайеры.
Этот традиционный петербургский праздник в 2017 году отмечался уже в 12-ый раз, однако гости из Австрии посетили его впервые. MED-EL уже много лет сотрудничает с петербургским ЛОР НИИ и родительским объединением «Я слышу мир!». Ингеборг и Эрвин Хохмайеры ответили на наши вопросы о кохлеарной имплантации, о детях и взрослых с нарушениями слуха, о компании MED-EL и о себе.
– Расскажите, пожалуйста, историю рождения компании MED-EL?
Ингеборг Хохмайер:
– Сначала мы работали на базе Технического университета Вены, в лаборатории гибридных схем – разрабатывали кохлеарные имплантаты. Потом стали сотрудничать с другими учеными и с другими компаниями. В конце концов, благодаря настойчивости и упорству нескольких изобретателей в достижении цели, родилась наша компания. Мы наняли первых трех сотрудников в марте 1990 года.
Я отказалась от своей университетской карьеры, став генеральным директором и главным инженером MED-EL. Мой супруг Эрвин был назначен на профессорскую должность в Инсбрукском университете прикладной физики. Это позволило поддерживать тесное сотрудничество между исследовательской группой университета и молодой быстро растущей компанией.
Сейчас в отделе научных исследований и разработок нашей компании работают более 200 инженеров и ученых. А MED-EL стала вторым по размеру поставщиком слуховых имплантов в мире и крупнейшим в Европе.
– То есть само изобретение кохлеарного импланта послужило причиной рождения компании? Когда и как это случилось?
Эрвин Хохмайер:
– Да, именно так. Мы начали работать над изобретением в 1975 году, а первая операция – кохлеарное имплантирование – прошла в 1977 году, то есть – 40 лет назад. Два года мы разрабатывали конструкцию, прежде чем можно стало её внедрить. Но это все равно очень быстро. Два года – очень короткий период для таких изобретений.
– А были ли у Вас страхи, ощущали ли Вы какие-то риски, или присутствовала твердая уверенность, что это будет работать и поможет людям?
Эрвин Хохмайер:
– Вы правильно все суммировали. И риски, и страхи были. Но и надежда тоже не покидала нас. А главное – мы понимали, что такое изобретение поможет людям, поэтому у нас большой энтузиазм вызывала эта работа.
– Что поддерживало Вашу уверенность? Какие научные доводы?
Ингеборг Хохмайер:
– В ходе работы стало понятно, что электрическая стимуляция слухового нерва приводит к возникновению слуховых ощущений, собственно, для чего этот нерв и нужен. То есть, мы были абсолютно уверены, что, благодаря электрической стимуляции, человек начнет слышать. Только было непонятно: как мы будем кодировать стимуляционный сигнал? Мы знали, что какой-то звук пациент услышит, но поймёт ли он его? Это был вопрос. Пришлось вести научные разработки именно по этому аспекту, чтобы не только слышимость была, но ещё и понимание речи.
a — восьмиканальный микроэлектронный кохлеарный имплант
b, с — Курт Буриан (b) выполнил хирургическую установку импланта (с) 16 декабря 1977г. в Отоларингологической клинике Венского университета
– Вы вдвоем работали над этим изобретением или у Вас были ещё единомышленники?
Ингеборг Хохмайер:
– Когда мы начали работать над кохлеарным имплантом, мы даже не были женаты. Мой муж еще не был мне мужем, – смеется Ингеборг. – Я была студенткой у профессора Хохмайера. Но шли уже последние годы обучения, итоговый период, и я писала свою аспирантскую работу, диссертацию, как раз на эту тему. А потом, когда уже был изобретен кохлеарный имплант, мы поженились.
a — один из первых пациентов (К.К.)
b — первый четырехканальный имплант и его процессор для домашнего пользования, предназначенный для широкополосной аналоговой стимуляции
– Это изобретение сыграло ещё и такую роль – привело к созданию семьи?
Ингеборг Хохмайер:
– Да, мне с 13 лет хотелось стать биомедицинским инженером. Я провела детство в семье университетских профессоров, разводя гусениц и бабочек, выращивая бактерии на агаровых средах, собирая радиоприемники и читая запоем. Я мечтала усовершенствовать технологии для улучшения здоровья людей и сделать посильный вклад в развитие человечества. Поэтому, когда Эрвин Хохмайер предложил мне поработать в этом проекте, спросил: «Заинтересует ли он меня?» Я ответила: «Конечно»! Так я для себя нашла два объекта любви, во-первых – мужа, а во-вторых – этот проект. Я влюбилась сразу вдвойне. И та, и другая любовь уже длиной во всю жизнь.
– Обе истории – замечательные, годятся для романа.
Эрвин Хохмайер:
– Хорошо, пишите!
– Имели ли вы опыт общения с пациентом, которому первому провели кохлеарную имплантацию?
Эрвин Хохмайер:
– Нет, этого пациента мы не знали. Поскольку пациента выбирала клиника. А мы сотрудничали с клиникой, которая нам подобрала пациента.
– А какие вопросы, требования были у врачей, у клиники к Вам как к разработчикам нового устройства?
Ингеборг Хохмайер:
– В первую очередь их волновала безопасность этого устройства для пациентов. И ещё им хотелось узнать, какие стратегии кодирования речи будут нами использоваться. Понимаете, главный принцип медицины – «не навреди». Поэтому нужно было очень аккуратно работать с ушной улиткой, чтобы наша медицинская интервенция принесла больше блага, чем повреждений.
Ушная улитка – невероятно деликатная. Это – реально уникальный, завораживающий человеческий орган. Представьте, улиточка, в диаметре шесть миллиметров, но она свёрнута и бывает разной длины у человека. Если её развернуть (в принципе, это – невозможно, но условно), то длина улитки составит от двадцати трёх до сорока трёх миллиметров. У всех людей – разная длина этой улитки. Нервные окончания слухового нерва распределены таким образом, что высокие частоты воспринимаются в начале улитки, в ее базальной части, средние – соответственно в ее средней части, а низкие – в самой верхушке, в апикальной части.
Естественно, нам, как инженерам-электротехникам, хотелось использовать всю длину этой улитки. Для нас было логично покрыть весь диапазон частот – от высоких до низких. Однако для того, чтобы проникнуть в анатомическую улитку, должен быть гибкий, мягкий, но одновременно длинный электрод. Очень мягкий для того, чтобы пройти по улитке, не повредив её. Этот электрод – важнейшая часть всего аппарата, поскольку он является интерфейсом между прибором и слуховым нервом.
Длинный и гибкий электрод современного кохлеарного импланта
Мы должны были с огромным уважением, аккуратно относиться к этому природному инструменту слуха. Еще важный момент: одна часть импланта – вживляемая, а вторая часть – наружная. Она находится вне организма, и в ней заключается мозг всей системы, который можно обновлять. Это – речевой процессор, принимающий, обрабатывающий и передающий внутренней части сигнал.
– На рынке с течением времени появляются все более новые модели кохлеарных имплантов. Вы не останавливаетесь на достигнутом?
Эрвин Хохмайер:
– Нет, потому что мы проводим научные исследования, целью которых является улучшение качества воспринимаемых звуков и удобства пользования системой КИ. Это касается как импланта, так и речевого процессора. Но чаще мы усовершенствуем звуковые процессоры. Имплант остаётся внутри, а внешняя часть – речевой процессор – появляется все в новой и в новой, более совершенной, модели.
Современные системы слуховой имплантации
– Первые клиники, принявшие пациентов и использовавшие кохлеарные импланты MED-EL, находились в Австрии. А сегодня во всем мире применяют кохлеарные импланты MED-EL. Вы – одни из лидеров в этой сфере. Расскажите, как MED-EL выходил на мировой рынок?
Эрвин Хохмайер:
– Точно не быстро. Сначала мы смотрели: ага, вот здесь открываются окошки, вот здесь появляются возможности. Были клиники, которых интересовала эта работа. Естественно, первыми оказались немецкоговорящие страны – Австрия, Германия, Швейцария. Затем – Великобритания, Франция и далее вся Европа, а также другие страны на всех континентах. Кстати, петербургская клиника (ЛОР НИИ СПб – Ред.) достаточно рано присоединилась к нашим проектам.
– В России Вы работаете только с петербургскими клиниками или с какими-то ещё?
Эрвин Хохмайер:
– Нет, не только. Еще, конечно, Москва и некоторые регионы. Но Санкт-Петербургский ЛОР НИИ из российских клиник был нашим первым партнером.
– Известно ли вам о российском родительском объединении «Я слышу мир!»? И что Вы знаете об этом проекте?
Ингеборг Хохмайер:
– Да, известно, «Я слышу мир!» – одна из самых активных общественных организаций в России, занимающихся вопросами содействия реабилитации детям с нарушенным слухом и после КИ. Знаем, что это объединение помогает во многих городах страны, особенно это актуально для отдаленных регионов, таких, как: Якутия, Дальний Восток, Калининград и пр. Существование региональных отделений значимо для всех регионов страны, поскольку помогает оперативнее решать различные вопросы, помогать пациентам и специалистам.
– Для пациентских групп, существующих в Австрии, тоже главнейшей проблемой является реабилитация?
Ингеборг Хохмайер:
– Да, реабилитация везде – в приоритете.
– А почему реабилитация настолько сложна? Ведь после КИ пациент начинает слышать? Очки надевает человек, и начинает видеть. Что со слухом не так?
Ингеборг Хохмайер:
– На это есть разные причины. Реабилитация взрослых и детей проходит по-разному. КИ рекомендуется проводить в кратчайшие сроки, едва выявлено снижение слуха. При этом у позднооглохших подростков и взрослых развитие слуха после КИ происходит быстрее всего, т.к. слуховые образы и устная речь были ранее сформированы. Для таких пациентов достаточно с помощью «нового слуха» в процессоре системы КИ лишь «вспомнить» их.
Гораздо сложнее проходит реабилитация рано оглохших пациентов, у них нужно с самого начала формировать дифференцированные слуховые представления, на базе которых развивается устная речь. Причем чем старше дети (после 3 – 4 лет), тем хуже развивается у них спонтанная устная речь, т.к. сенситивный период ее становления уже закончен. Поэтому, чем раньше сделана КИ, тем лучше результаты реабилитации: выше уровень слухоречевого развития, что позволяет максимально полноценно интегрироваться им в обществе.
– Насколько активно в Австрии имплантируют взрослых глухих людей?
Ингеборг Хохмайер:
– Активно и довольно часто. В первую очередь, в КИ нуждаются поздно оглохшие взрослые, потерявшие слух по разным причинам. Они «выпадают» из своей обычной жизни: не могут полноценно общаться, работать, у них возникают психологические трудности. Поэтому таких взрослых необходимо оперировать в самый короткий период после потери слуха. Однако для рано оглохших взрослых возможности слуха после КИ тоже важны. Это улучшает их жизненный потенциал: помогает свободнее ориентироваться в звучащем окружающем мире и лучше понимать обращенную устную речь окружающих при частичном использовании «чтения с лица».
– Можно ли имплантировать человека, который потерял слух в старости? Помогают ли таким людям в Австрии?
Эрвин Хохмайер:
– Очень помогают, да. Если говорить о последовательности имплантирования групп пациентов, получается такая картина: сначала – конечно, дети. Потом – люди работающего возраста, потому что, если они потеряли слух и им не провести имплантацию, то они могут лишиться работы. И третья группа – особенно она характерна для стран Европы и США со стареющим населением – это пожилые люди, которые постепенно, в связи с возрастом, начинают терять слух. В Германии таких людей, которые получают КИ после 80 лет – 7%. В США – 12% имплантаций у людей старше 80 лет.
Если этого не сделать, то пожилые пациенты чувствуют свою изолированность от общества. Это – один момент. Второй момент – они очень легко и быстро восстанавливают свои навыки, поскольку они оглохли тогда, когда уже умели говорить. Это связано с прогрессированием глухоты по старости, поэтому реабилитация у них не длинный процесс. Он вновь научаются легко слышать.
– Последний вопрос. Компанию MED-EL признали в России социально ответственной компанией. Что для Вас это значит – «социальная ответственность»?
Ингеборг Хохмайер:
– Давайте посмотрим на факты. Терапия, которая предлагается с помощью установки системы КИ, кардинально меняет жизнь человека. Мы придумали эту систему, мы пытаемся ее совершенствовать беспрестанно. Наша компания улучшает доступ к этому устройству для людей с потерей слуха по всему миру. И в первую очередь – для детей, это – приоритет.
В настоящий момент 25% всех детей в мире, которые нуждаются в кохлеарных имплантах, их получили. Повышать доступность нашей системы и дальше – наша самая главная социальная ответственность.